Главная Регистрация Вход RSS

[17-Ноя-11]
справа про захист прав споживачів кредитних послуг (0)

[17-Июн-12]
Про особливості провадження у справах за зверненням органів державної податкової служби (0)

[01-Май-11]
О МОШЕННИЧЕСТВЕ БАНКОВ НА ФОРЕКСЕ (0)

[07-Дек-11]
текст приговора тимошенко (0)

[19-Апр-11]
ДЕЛО БОЧАРОВА ПРОТИВ УКРАИНЫ. РЕШЕНИЕ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА (1)

[22-Июл-12]
Щодо деяких спірних питань застосування норм цивільного процесуального права (0)

[18-Май-11]
Относительно термина "презумпция правомерности" (0)

[28-Май-11]
Установчий акт Парламентської Асамблеї ЄВРОНЕСТ (0)

[01-Май-11]
ДЛЯ ТЕХ КТО ДУМАЕТ ЧТО МОЖНО РАССЛАБИТЬСЯ (0)

[16-Окт-12]
застосування судами законодавства при вирішенні спорів із зобов'язань, що виникають із договорів та інших правочинів (0)

Главная » Статьи » Мои статьи

---

Таково же мнение Жоли (Henri Joly — автор известных работ «La France Criminelle», «Le crime» «Le combat contre le crime» и др.). Не голод и не нищета заставляют совершать преступления, но лень, дурное поведение и еще чаще желание полакомиться. Не экономическое состояние служит объяснением бесчестности или честности, говорит Жоли, но отношение человека к своему состоянию богатства или бедности, т. о. недовольство или довольство своею судьбою. Подтверждение своей теории Жоли видит в статистике обвинений по делам о кражах, разобранным судом присяжных во Франции с 1830 г. по 1860 г.: на 1000 краж приходилось 395 похищений денег и банковых билетов; следующее место по численности занимали кражи белья, одежды, товаров и драгоценностей, a последнее место принадлежало кражам зерна, муки и домашних животных; их было всего 55 на 1000. Автору, конечно, известны цифры, показывающие влияние на преступность неурожаев, «но неурожаи—исключительное явление, a воровство—постоянное; неурожаи встречаются все реже, a воровство растет». Если выходить из предположений Жоли, что только ту кражу можно признать совершенной из нужды, которая имела своим объектом предметы первой необходимости, то автор должен был бы искать ответа на вопрос о влиянии бедности в статистических данных о делах подсудных не суду присяжных, но судам низшим. Жоли опустил из внимания ничтожное количество дел, рассмотренных судом присяжных: так, в период 1896—1900 г. г. этим судом разбиралось средним числом в год 716 дел и прекращалось 7415 дел, a в исправительных судах разобрано 33202 и прекращено 87587 дел средним числом в год. Если принять во внимание эти цифры и вспомнить, что суду присяжных неподсудны все мелкие кражи, за исключением, совершенных с квалифицирующими обстоятельствами, то указанная выше цифра (55 краж муки и зерна на 1000 краж) оказывается далеко не маленькой величиной: едва ли мы ошибемся, если отнесем все это число к делам, сделавшимся подсудными суду присяжных только потому, что их голодные авторы не остановились не только перед совершением простой, но даже и квалифицированной кражи. Но не прав Жоли и в другом отношении. Чтобы доказать ничтожное, по его убеждению, значение для преступности бедности, он ссылается только на указанные выше случаи краж зерна и муки, опуская из внимания совершенно аналогичное с этими предметами значение других предметов первой необходимости: одежды, дров, угля и пр. Между тем Starke доказал, что такие преступления, как кража леса, совершаются преимущественно, если не исключительно, бедняками и достигают своего максимума в годы неурожаев и высокой цены на хлеб. Это же явление отмечает и Проаль: в холодные зимы во Франции чаще совершаются бедными женщинами кражи угля для топлива. Бедность, т. е. состояние, характеризующееся полным отсутствием капитала, не представляет, по мнению Гарофало, ничего ненормального на том основании, что пролетариат свыкся с таким положением. Но свыкнуться с нуждою и бедностью невозможно. Утверждая противное Гарофало впадает в очевидное противоречие с самим собою, так как признает, что в наше время нет довольных своим положением: рабочий завидует хозяину, мелкий торговец — крупному, чиновник—своему начальнику и т. д.. Тем значительнее недовольство бедных слоев. Современные бедняки—не дикари; их потребности выходят далее круга чисто животной жизни и их недовольство должно быть тем ярче и сильнее, что часто остается без удовлетворения насущнейшая нужда в пище. Указывают на громадную разницу между жизнью рабочих классов теперь и их жизнью в недалеком прошлом. Несомненно, что их квартиры, пища и одежда теперь значительно лучше, чем были двадцать лет тому назад, но при этом забывают, что потребности рабочего и бедных классов не могли остаться такими же, какими были четверть века назад. Они возросли, но далеко не все из них находят себе должное удовлетворение. Если, таким образом, под бедностью разуметь разницу между ощущаемыми потребностями и возможностью их удовлетворения, то теперь, по справедливому замечанию Гобсона, бедности больше, чем когда-либо. Что касается утверждения Гарофало, что капиталисты страдают сильнее пролетариата, так как при несравненно большем количестве потребностей у них чаще возможны случаи неудовлетворения этих потребностей, то такое утверждение слишком парадоксально, чтобы подробно останавливаться на его критике. Итальянский криминалист заявляет это совершенно голословно. Из того факта, что у состоятельных классов потребностей больше, еще не вытекает, что эти потребности остаются чаще без удовлетворения. Кроме того Гарофало опустил из внимания совершенно различную возможность удовлетворения богатыми и бедными классами своих потребностей легальным путем. У богатого эта возможность всегда есть в той или другой степени, a y бедняка ее обыкновенно не существует; у богатого остается возможность достичь желаемого путем сокращения своего бюджета, a y бедного нет этой возможности, так как дальнейшее уменьшение сокращенного до крайних пределов бюджета обыкновенно немыслимо. Но и статистические вычисления Гарофало в доказательство одинакового процента преступников среди богатых и бедных представляются нам ошибочными и произвольными. Если правильно отнесение злостного банкротства к числу преступлений состоятельных классов, то непонятно почему отнесены сюда же все обвинения в подделке монет, подлогах и торговых обманах. Относительно подделки монет и подлогов можно лишь признать, что для их совершения нужна некоторая степень грамотности и развития, но отнюдь не требуется состоятельности. Что касается торговых обманов, то рисковано относить их к преступности только богатых слоев населения. Известно, что статистика заносит в разряд купцов также и бедных торговцев-разносчиков и приказчиков. Вместо того чтобы прибегать к своим гадательным вычислениям процента преступников среди богатых и бедных классов, Гарофало мог бы обратиться, например, к французской статистике и он нашел бы здесь прямой ответ на интересующий его вопрос. По данным французской уголовной статистики за все время ее существования наиболее обеспеченный класс капиталистов и собственников оказывается наименее преступным, a классы, живущие личным трудом и лица без определенных занятий и положения, наиболее преступными. Так, сводный отчет за 1881 — 1900 г, констатирует минимум преступности среди чиновников, капиталистов и собственников; особенно незначительно участие богатых классов в преступлениях против собственности. То же самое подтверждает уголовная статистика Германии. Но лучшим доказательством влияния на преступность бедности служит возрастание числа преступлений в годы неурожаев и в периоды высоких цен на необходимые жизненные продукты и соответствующее сокращение преступности в годы низких цен. В подтверждение такого влияния Колаянни указывает на некоторые статистические данные. Приводимые им цифры немногочисленны и относятся к сравнительно старому времени. Но и новейшие изыскания, которыми Колаянни не мог воспользоваться, подтверждают его выводы. Таковы работы — Herman Berg, Walter Weidemann, Albert Meyer, E. H. Тарновского и др. Из этих работ труд Мейера (Meyer) охватывает наиболее продолжительный период с 1832 по 1892 г. Для каждого из этих шестидесяти годов Мейер высчитал среднюю цену на хлеб в кантоне Цюрихе и сопоставил полученные им цифры с числом осужденных за преступления против собственности. Изобразив графически движения цен и преступности он пришел к выводу, что обе линии идут почти непрерывно параллельно одна другой лишь в первые двадцать лет и па этом основании считает возможным сделать вывод, что влияние цен хлеба на преступность падает. Некоторые другие преступления против собственности, a именно: грабеж, вымогательство, подделка бумаг, обман повышаются и понижаются в числе не с тою поразительною правильностью в зависимости от цен на хлеб, какую мы видели выше относительно воровства. Но цифры осужденных за грабеж, вымогательство, банкротство и подделку бумаг в Германии слишком незначительны и на основании их нельзя делать каких либо предположений. Что касается обманов, то, по мнению Берга, наиболее удобным временем для совершения этих преступлений является не период экономической угнетенности, не нужда, но, напротив, экономическое благосостояние и шумный суетливый рынок; в последнее десятилетие развитие торговли должно было влиять на совершение обманов сильнее, чем хлебные цены. Однако влияние цен хлеба сказалось и на рассматриваемом преступлении: число обманов возрастало с 1886 года непрерывно до 1892 года, и цена на хлеб за эти годы (до 1891 г.) также непрерывно возрастала. По мнению Берга обманщик обыкновенно имеет для себя достаточно, но хочет иметь более, чем имеет. Но автор не дает доказательств этого своего положения, которое притом противоречит его теории о значении нужды, как фактора преступлений против собственности. Уголовная статистика показывает, что наибольшее число обманов, как и других преступлений против собственности, совершается в холодные месяцы года (в Германии в ноябре, декабре, январе и феврале). Странно было бы думать, что аппетиты обманщиков к наживе разгораются особенно сильно в холодное время, которое к тому же далеко не является периодом усиленной торговой деятельности. Поэтому более правильно предположить, что обманы вызываются теми же факторами, какие ведут к увеличению воровства, т. е. бедностью. Подтверждение этому мы видим в том, что в герцогстве Саксен-Мейнингенском обманы совершаются чаще в тех же округах, где чаще совершается воровство и где приходится более жителей на дом, т. е. где жилищные условия хуже, где больше бедности. Если бы обманы вызывались, как говорит Берг, шумным рынком скорее, чем нуждою, то следовало бы ожидать наибольшего числа этих преступлений в тех местностях, где более развита торговля, между тем мы встречаемся как раз с обратным явлением: в герцогстве Саксен-Мейнингенском наибольшее число осужденных за обманы приходится на 100.000 населения в округе Зоннеберге (112 человек), стоящем на предпоследнем месте по числу занятых в торговле (84 человека из 1000 жителей); следующее за этим округом место по числу занятых в торговле принадлежит округу Заальфельд (86 на 1000 человек), но обманов в нем совершается менее (109 осужденных), чем в Зоннеберге; наоборот, в округе Мейнингене наиболее развита торговля (из 1000 жителей 102 заняты в торговле), но обманов совершено менее, (всего 99 осужденных на 1000 жит.), чем в двух указанных выше округах. Приведенные выше цифры относились к преступности в швейцарском кантоне Цюрихе и Германии. В других государствах была также установлена связь между числом преступлений и ценами на хлеб. О влиянии хлебных цен на преступность в России имеется весьма ценное исследование Е. Н. Тарновского. Работа автора охватывает период с 1874 г. по 1894 г. т. е. 21 год. Вычисления касаются преступлений против собственности в 33 губерниях с громадным населением около 67.000.000 жителей. К сожалению, изменения, внесенные в мировую юстицию законом о земских начальниках, сильно затруднили изучение низшей преступности, и г. Тарновский ограничился исследованием числа осужденных общими судами за кражи и насильственное похищение имущества. Цифры, сообщаемые автором, представляют ежегодные суммы этих двух преступлений. Но в виду высказанного в литературе мнения, что насильственные похищения собственности не подчинены влиянию хлебных цен, было бы удобнее рассматривать их отдельно. E. H. Тарновский нашел, что преступность как всех 33 губерний, так и отдельных районов находится в прямом соотношении с ценами на хлеб. Так, в 1880 и 1881 гг. хлеб сильно вздорожал, и число возникших дел и кражах и насильственных похищениях поднялось почти на 20% выше среднего. Вместе с падением цен на рожь в 1885—1890 гг. падала и преступность; на 1888 год выпадает наименьшая преступность и одна из наиболее дешевых цеп хлеба; такая же преступность выпадает и на дешевый 1889 год, но в 1890 году число возникших дел возросло, несмотря на удешевление хлеба (автор не дал объяснение этому факту). Высшего своего развития преступность достигла в голодный 1891 и 1892 г.; она держалась на высоком уровне в 1893 и 1894 годах при очень дешевых хлебных ценах. Колаянни подметил этот факт продолжительного влияния неурожаев на преступность. Он полагает, что кризисы ведут к укреплению порочных наклонностей, к уменьшению сопротивления морального чувства и к потере привычки трудиться. Кроме этого объяснения возможно другое и оно представляется нам более правильным. Такие страшные по своей нужде годы, как 1891 год в России, когда люди умирали с голоду, a преступность сразу возросла, должны вести к продолжительным экономическим потрясениям. Урожаи и низкие цены 1893 и 1894 года не могли привести к значительному падению преступности, потому что они не могли уничтожить всех тяжких последствий нищеты, порожденной голодом 1891 года: раны были слишком глубоки и на их залечение требовалось продолжительное время. Кроме того, высокая преступность 1893 и 1894 г., определенная для всех 33 губерний вместе, объясняется неурожаями 1893 и особенно 1894 г., постигшими Петербургскую, Псковскую и Новгородскую губернии и их преступностью выше средней. В этом районе в 1891 году, когда восточные губернии страдали от голода, был выдающийся урожай и поэтому преступность, несмотря на высокие цены, поднялась только до уровня средней. Исследование преступности в России по районам показывает, что число краж и насильственных похищений стоит в соотношении с хлебными ценами и урожаями. При совпадении низких цен с урожаями, число рассматриваемых нами преступлений падает обыкновенно особенно значительно, но и одни низкие цены без урожаев точно также, как и хорошие урожаи, хотя бы и при высоких ценах, оказывают благотворное влияние на преступность. Приведенные выше цифры Берга, Вейдемана, Мейера и Тарновского служат опровержением мнения, высказанного известным статистиком и социологом Смитом и политико-экономом Дэни о том, что в настоящее время хлебные цены потеряли то свое огромное значение, которое они имели прежде. По мнению первого из названных ученых, цена пищи перестала быть главным фактором в экономической жизни Германии с 1860 года, благодаря промышленному и коммерческому развитию страны. По утверждению второго, эти цены играли роль во времена Кетле, когда неурожаи действительно давали себя сильно чувствовать стране. Но теперь, под влиянием ввоза иностранного зерна, хлебные цены в стране могут быть низки, несмотря на постигший ее неурожай. Поэтому для выяснения влияния на преступность экономического состояния автор берет т. н. Index numbers, т. е. среднюю цену многих товаров (он высчитал ее для 28 наиболее важных продуктов вывоза). Исследуемый автором период охватывает 50 лет с 1840 по 1890 г. Цена хлеба оказывала свое влияние на число преступлений лишь в сороковые годы. В период с 1850 по 1865 г. цены были высоки. Причиной поднятия цен было открытие золотых россыпей в Калифорнии и Австралии и падение вследствие этого цены монеты. В то же время начинается оживление промышленной деятельности Бельгии: строятся железные дороги, растет спрос на труд и плата за него и преступность остается почти на одном и том же уровне. Период с 1874 г. сопровождается понижением цен на выбранные автором товары, но преступность возрастает. Дэни объясняет это тем, что труд не находит себе спроса, рабочий класс страдает от безработицы и растет антагонизм между трудом и капиталом, стачка следует за стачкой со всеми последствиями нищеты. Таким образом не только хлебные цены, но и стоимость 28 наиболее важных продуктов не оказываются, по изысканию Дэни, в прямом соотношении с преступностью: она определяется, по мнению рассматриваемого автора, главным образом положением труда, спросом на него и заработною платою. Было бы совершенно неправильно отрицать громадное значение для преступности положения труда, заработной платы, стачек и пр. Но основное положение Дэни, что хлебные цены утратили в настоящее время свое влияние на преступность не только противоречит приведенным выше статистическим данным, но представляется неправильным и по другим соображениям. Дэни рассматривает влияние цен на преступность, не разбивая ее на ее совершенно различные формы: на преступность против собственности, против личности и общественного порядка. Относительно влияния хлебных цен на преступность против личности существует распространенное среди сторонников уголовно-антропологической школы мнение, что удешевление и вздорожание хлеба и других необходимых жизненных продуктов оказывает обратное влияние на число преступлений против личности: они повышаются при удешевлении хлеба и уменьшаются при его вздорожании. Важность такого утверждения очевидна: если оно правильно, то может быть поднят вопрос: должен ли законодатель принимать такие меры, которые поведут к удешевлению жизни, к уменьшению преступности против собственности, но в то же время и к развитию более серьезных преступлений против личности? Объяснение такому обратному соотношению между ценами на хлеб и преступностью против личности криминалисты антропологи видят в том, что при удешевлении хлеба наступает улучшенное питание, увеличивается запас жизненной энергии и последняя находит себе выход в насильственных действиях, какими являются все преступления против личности. По мнению Ломброзо голод понижает половыt влечения, a хорошее питание увеличивает их, a вместе с ними приводит и к повышению преступлений против нравственности. Можно ли согласиться с таким объяснением, если даже признать, что удешевление пищи бедняка имеет своим следствием большее участие его в преступлениях против личности? Не думаем. Объяснение Ломброзо совершенно не считается со степенью физической истощенности бедных классов; об излишке энергии у них не может быть и речи: если каждая лишняя копейка, переплачиваемая бедняками на фунт вздорожавшего хлеба, превращает многих из них в воров и в других преступников против собственности, то удешевление на ту же копейку важнейших съестных продуктов дает лишь малую долю необходимой для трудовой жизни энергии. Легко себе представить, что руки голодного бедняка протягиваются за чужою собственностью, но трудно признать, что лишний фунт хлеба делает бедняка кровожадным, похотливым, буйным и задирой. Но существует и другое объяснение увеличения преступности в годы дешевых цен. Некоторые полагают, что удешевление хлеба ведет к алкоголизму, a этот последний поднимает преступность против личности. Такое объяснение менее противоречит интересам пролетариев, чем первое: оно не дает правительству права игнорировать условия экономического положения бедных классов, но лишь делает необходимой борьбу с алкоголизмом. Это объяснение опровергается наблюдениями, показывающими развитие пьянства не в годы падения цены на хлеб, но в годы чрезмерного ее увеличения. Есть такие ступени безысходной голодной нужды, где лишь водка дает забвение. Таково мнение Ваеr, автора выдающегося труда об алкоголизме. Одну из глав своей работы он начинает заявлением о своем согласии с Либихом, автором «Химических писем»: «страсть к спиртным напиткам не причина, но следствие нужды». Указывая на бродяг, нищих, проституток и детей пролетариата, вырастающих на улице, он говорит, что все эти ступени пролетариата тем более предаются пьянству, чем безнадежнее их нищета. В виде яркого примера можно указать на Aachen, где в 1874 году вследствие кризиса было закрыто 80 фабрик, заработок рабочих понизился на 1/3, число нищенствующих семей поднялось с 1864 до 2255, число кабаков с!83 до 305 и количество проституток с 37 до 101. Этой же точки зрения держится и Колаянни, полагающий, что к алкоголизму ведут не лучшие материальные условия, но, наоборот, нужда и затруднительное экономическое положение[38]. Криминалист социалист Bonger сводит причины алкоголизма к следующим: а) занятие некоторыми профессиями при слишком холодной или высокой температуре (таков труд матросов, портовых рабочих, машинистов, работающих в шахтах и пр.); занятие такими промыслами, при которых получается много пыли или газов (таков труд каменотесов, каменщиков и пр.); к алкоголизму ведет занятие и такими профессиями, при которых рабочим приходится иметь дело с алкоголем, как, например, рабочим на винных заводах; б) слишком большая продолжительность рабочего дня; в) дурное или недостаточное питание; г) дурные жилища; необеспеченное существование и безработица; д) отсутствие здоровых развлечений. Итак, бедность, a не благосостояние является фактором алкоголизма. Но обратимся к цифрам преступности и хлебным ценам. Статистические данные нам показывают, что преступления против личности возрастают непрерывно, a цены на хлеб то падают, то возвышаются. Так, в Германии преступления против личности росли непрерывно с 1882 г. по 1898 г. и за все эти 17 лет было лишь два самых незначительных понижения в 1888 г. и в 1897 г. Между тем цены на хлеб претерпели за этот период несколько изменений: понижались с 1882 по 1887 г., повышались с 1888 г. по 1891 г. и затем падали до 1894 г. и снова поднимались до 1898 года. При этом, первое из этих двух понижений преступлений против личности совпадает, вопреки оспариваемого нами мнения, с понижением преступности против собственности в 1888 г., вызванным сильным падением цен на хлеб в 1887 г. Добавим, что в рассматриваемый период германской статистики на годы с дешевою ценою хлеба не выпадает большого потребления пива (в 1887 г.—97. 9 литр. на голову, в 1888 г. —97. 5 литр.) и, наоборот, в наиболее дорогом году 1891 было потреблено 105.5 литр. То же самое было и относительно спиртных напитков: наименьшее количество потребленного спирта приходилось на дешевые 1887 и 1888 годы (3.6 литр. на голову), в наиболее дорогие годы 1891 и 1892 было потреблено больше почти на литр (4.4 литр.). Изыскания уже цитированного нами Вейдемана показывают, что преступления против личности (телесные повреждения) всего чаще совершаются в округе Зоннеберге (561 на 100 тыс.), где жизнь дороже и где вместе с тем совершается более преступлений против собственности; наоборот, в округе Хильдбургхаузене жизнь дешевле и в нем совершается менее преступлений не только против собственности, но и против личности (381 телесных повреждений на 100 тыс. населения). Исследователь преступности в кантоне Цюрихе пришел к оспариваемому Колаянни и нами выводу относительно обратного влияния хлебных цен на преступность против личности. Но из прекрасных чертежей, сопровождающих обстоятельную работу этого автора видно, что движение линий, изображающих преступность против личности и хлебные цены, далеко не обратное. Так, мы усматриваем из его чертежа безостановочный рост, начиная с 1885 г. и до 1892 г., преступлений против личности, но в то же время цены на хлеб испытали шесть различных изменений: три раза падали и три раза снова поднимались. Падение же цен в период с 1881 до 1885 г. сопровождалось параллельным, за исключением одного 1884 г., понижением преступлений против личности. Впрочем, автор далек от мысли приписать понижению цен прямое развращающее влияние: ни в каком случае, говорит он, мы не можем признать законом тот факт, что лучшее экономическое условие ведет к большей преступности против личности... не столько хорошие материальные условия жизни сами по себе, сколько легкомыслие, грубость, неправильный образ жизни (алкоголизм) при достаточном материальном положении вызывают преступления против личности. Для Колаянни несомненна прямая связь между преступлениями против личности и бедностью, но особенно сильно косвенное влияние последней: она ведет к недостаточному воспитанию детей бедняков. Автор ссылается на исследования Bournet u Imeno Agius, установивших прямое соотношение между рассматриваемыми преступлениями и бедностью. Если от статистики мы обратимся к личным наблюдениям различных авторов, то среди них мы не найдем фактов, подтверждающих заключения уголовно-антропологов относительно обратного влияния хлебных цен на преступность против личности. Наоборот, нет недостатка в наблюдениях роста этих преступлений при неурожаях и общих голодовках. Такова известная среди криминалистов работа д-ра Matignon е бедности, преступности и суеверии в Китае. Автор отмечает распространенность среди китайцев преступления детоубийства, несмотря на запретительные императорские указы и приказы вице-королей. В более достаточных провинциях это преступление совершается реже и есть соотношение его с годами голода. Чаще убивают новорожденных женского пола, так как дочь более тяжелое для китайца бремя. Нужда же заставляет китайцев продавать своих дочерей для целей проституции. Наконец, автор объясняет бедностью распространенность среди китайцев произведения выкидышей: на стенах города можно видеть афиши аптекарей, расхваливающих силу своих снадобий и искусство врачей. Неурожаи, постигавшие Россию, всегда обогащали судебную хронику газет известиями о многочисленных случаях убийств и нападений с целью грабежа. Таким образом мы склонны признать, что тяжелое экономическое положение является фактором преступлений и против личности. Но весьма значительный процент этих преступлений совершается под влиянием другого фактора—алкоголизма, развивающегося всего чаще, как было указано выше, на ночве бедности. Громадное значение алкоголя, как причины преступности, было подмечено очень давно. Вместе с тем было установлено, что он оказывает более влияния на преступление против личности и общественного порядка, чем против собственности. Так, Ашафенбург сообщает, что наибольший процент привычных пьяниц, a также и лиц совершивших преступление в состоянии случайного опьянения был среди преступников против нравственности (9% привычных и 66% случайных, среди обвиняемых в сопротивлении властям (5,1% привычных и 70,1% случайных) и среди обвиненных в причинении телесных повреждений (3,1% и 51,3%)[44]. На Международном Тюремном Конгрессе 1900 года обсуждался вопрос о влиянии алкоголя на преступность и указывалось, что 1/2 обвиняемых в нанесении ран обыкновенно находятся при совершении преступления в состоянии опьянения. Несомненно, что не все проступки и преступления рассматриваемой нами группы, совершенные в пьяном состоянии или привычными пьяницами, совершаются людьми бедных, неимущих классов. Интересные сведения в этом отношении сообщает Ашафенбург из жизни гейдельбергских студентов: по данным полицейского бюро г. Гейдельберга оказывается, что с 18 июня по 16 июля 1899 года в этом городе было арестовано 102 студента (при общем числе 1462 матрикулированных) за появление на улице в безобразно-пьяном виде и за совершение различных проступков, на какие подвинула их пьяная фантазия (тушение фонарей, бесчинства, нарушение тишины и пр.). Если таково влияние алкоголя на людей воспитанных, образованных, то во сколько же раз сильнее оно должно сказываться на человеке бедном и темном, выросшем среди обстановки, где с раннего детства он видит грубые картины пьяного безобразия. Нам остается выяснить влияние хлебных цен на преступления, направленные против властей и против порядка управления. Колаянни не соглашается с Ломброзо, что наиболее могущественными факторами революций являются физические. Он полагает, что и в данном случае главная роль принадлежит экономическим условиям. По мнению Ломброзо из 142 волнений в Европе с 1793 по 1886 лишь 48 были вызваны экономическими причинами, но это составит 1/3 общего числа. Что касается остальных волнений, то, по мнению Колаянни, в категорию «политических волнений, направленных против короля, властей и политических партий» должен входить экономический фактор. Он входит и в военные бунты и в беспорядки, направленные против иностранных рабочих. Насколько бывает благороден, чист и бескорыстен патриотизм отдельных личностей, настолько пружиной, проводящей в движение массы, почти всегда бывает экономическая нужда. В Нормандии с 1725 г. по 1768 г. было девять восстаний, вызванных бедностью. В Богемии, Тироле, в Прирейнских провинциях и в Польше были бесчисленные волнения, вызванные этой же причиною. Почти все восстания в Италии, происшедшие с 1860, были вызваны нуждою. Колаянни признает, что в наш век революционизирующее значение экономических кризисов уменьшается старанием правительств облегчить тягости страдающих. Но это им не всегда удается, как свидетельствуют октябрьские дни 1831 г. в Лионе, июньские 1848 г. в Париже, аграрная революция в Галлиции 1848 г. и многие кровавые бунты в Бельгии, Франции, Соединенных Штатах и Англии. То обстоятельство, что волнения часто разрастались в Бельгии и Франции, хотя эти государства стали богаче, чем прежде, не опровергает, по мнению Колаянни, его основного положения о значении экономических условий, т. к. важно не количество богатства в стране, но его распределение, Придавая такое большое значение бедности, как фактору мятежей, волнений и революций, Колаянни полагает, что слишком тяжкая и долгая нищета делает человека бессильным, убиваете в нем энергию, приспособляет его к низшей среде. В данном случае Колаянни сошелся во взглядах с Ломброзо и Лаши, которые высказывают ту же самую мысль и подтверждают ее ссылками на более частые волнения в средние века в городах, организовавшихся в общины, чем в феодальных владениях, где народ страдал от тягостей страшной бедности; из 46 городов голода в Неаполе только шесть раз было совпадение голода и мятежей, но там же не было волнений во время голода 1182 года и в следующие за ним пять голодные годы, когда люди едва находили, в траве полей, чем кормиться. В Индии в страшные голодовки 1865—66 г. г., когда некоторые местности потеряли 25—35% населения, не было восстаний. К сожалению, вопрос о влиянии бедности и голодной нужды на мятежи и другие преступления против власти и установленного в стране порядка правления совершенно не разработан в уголовной литературе. Цитированный выше труд Ломброзо и Лаши вместе с работой Колаянни являются единственными, выясняющими причины политических преступлений. Но Ломброзо слишком мало уделил внимания рассмотрению экономических факторов, a Колаянни почти совсем не представил доказательств своих положений. Впрочем, что касается доказательств, то в данном случае ими не могут быть те статистические данные, которыми Колаянни и мы до сих пор пользовались. Преступления рассматриваемой нами категории слишком незначительны по своему количеству, чтобы при их изучении можно было воспользоваться статистическим методом. Но метод наблюдения, т. е. исследование в каждом отдельном случае причин государственных преступлений, мятежа, волнений и пр., может и должен быть применен и в данном случае. Такое исследование привело самого Ломброзо и другого сторонника уголовно-антропологической школы Лаши к признанию за бедностью известной доли значения фактора преступности против властей и порядка управления. Но несомненно, что влияние экономических факторов здесь сильнее, чем думают сторонники уголовно-антропологической школы. С каждым днем растет контраст между богатством и бедностью, увеличивается недовольство бедных классов своим положением и растет вражда пролетариев к тем, кого он считает виновниками своего приниженного положения, кого он называет своими эксплуататорами. Крайнее обострение розни между экономически-обеспеченным классом и другим, ничего кроме рабочих рук не имеющим, но может быть оспариваемо в наше время. На почве этой розни и классовой ненависти совершаются многочисленные преступления. Среди них мы назовем прежде всего анархистские покушения. Уголовные процессы анархистов показали, что исполнителями этих так волновавших общественное мнение покушений были по большей части рабочие, испытавшие на себе все тягости крайней нищеты. Казерио, убийца президента Карио, был бедный итальянец, по профессии булочник. Свое преступление он совершил в то время как был без работы. В одном из своих писем перед казнью он писал: «я хочу объяснить свой поступок... 14 лет от роду я узнал «общественный порядок», которым мы обязаны ничего не делающим, занимающимся потреблением. Все должно принадлежать рабочим. Плотники, каменщики, настроив множество домов, не имеют своего угла, где бы они могли преклонить голову; люди умирают с голоду, a рядом—магазины, переполненные всем необходимым, рядом—тысячи богачей, прожигающих ежедневно тысячи франков...». Другой известный анархист Равашоль был тоже бедный рабочий; в проекте своей защитительной речи он в ярких красках рисует всю разницу в положений богатых и бедных классов и говорит: «Что должен делать тот, кто, несмотря на труд, все же терпит нужду в необходимом? Если ему придется прекратить работу, он умрет с голода и тогда в утешение трупу бросят несколько жалких слов. Я предоставляю это другим. Я предпочитаю контрабанду, воровство, подделку денег, убийство! Я мог бы просить милостыни, но это позорно и мерзко, и при том Ваши законы делают даже из самой нищеты преступление... Вот почему я совершил деяния, которые мне ставят в вину и которые являются лишь логическим последствием варварского состояния общества... Господа, не преступников надо судить, но уничтожить причины преступлений. Создавая статьи и кодексы, законодатели забыли, что они таким образом борются не с причинами, но лишь со следствиями и потому нисколько не уничтожают преступности... Что же делать? Уничтожить бедность, эту причину преступлений и обеспечит каждому удовлетворение его потребностей». Те же мысли развивал бельгийский анархист Moineaux во время суда над ним в 1892 г. Когда председатель суда спросил анархиста Лукени о мотивах его преступления, он отвечал: «Это—бедность». Вальян с 12 лет должен был сам зарабатывать свой хлеб и испытал все тягости нищеты. Во всех этих случаях, как и во многих других, влияние бедности авторов анархистских покушений на рассматриваемые нами преступления выступает выпукло и ярко. Но фактором этих преступлений является не только личная нужда и страдания анархиста, но и нищета и страдания других, за которых он борется. Анархистские покушения можно назвать восстаниями отдельной личности против установившегося режима. Если эти восстания вызываются, как показывают наблюдения, экономическими причинами, то вне всякого сомнения установлено, что этими же факторами вызываются в большинстве случаев восстания и волнения массовые, поднимаемые целыми группами населения. Таковы, например, рабочие и крестьянские движения. Значение экономических причин в данном случае общепризнано. Россия, особенно за последние годы, дает многочисленные доказательства такого происхождения рабочих волнений и аграрных беспорядков, но эти важные явления русской жизни должны послужить предметом подробного и специального исследования криминалиста социологической школы. К сожалению, в настоящее время трудно и мало доступны для исследования такие наиболее ценные материалы по этому вопросу, как результаты, добытые предварительными и судебными следствиями: почти все эти процессы слушались при закрытых дверях и лишь отрывочные сведения попадали о некоторых из них в иностранную и заграничную русскую печать.

1 2 3 4 5 Категория: Мои статьи | Добавил: karacut (13-Ноя-11)

Просмотров: 2176 | Теги: германия, цены, Бедность, хлеб, преступность, детерминанты | Рейтинг: 0.0/0